Как я уже сказал, супругой Степана Кузьмича была Ольга Акимовна Макарова, тоже учительница, добрая и заботливая женщина. Во многом именно она помогла мне не потерять ниточку, ведущую к материнским истокам. В 1999 году, незадолго до своего ухода из жизни, Ольга Акимовна составила письмо, в котором подробно изложила воспоминания о моих родственниках по линии матери.

С её слов, родители деда Ильи – отца моей мамы – жили в Сылане. Прадеда звали Григорий, а прабабушку – Марфа, она была родом из Курбусаха. Зимовье у них называлось Тиргэллэх, летом же они жили в местности Нээтийэ.

Люди рассказывали, что Марфа была «дородной благодушной старушкой», каждое лето доила кобыл, делала кумыс, угощала им своих родственников и соседей.  Муж её рано умер, но детей осталось не меньше шести. В их числе мой дед Илья, Кузьма (отец того самого Степана Кузьмича Макарова, у которого воспитывалась мама), а также Иннокентий, имевший в народе прозвище «купец», и ещё один Илья (младший) – он был заикой и скончался в молодом возрасте.

Старшая же дочь Марфы – Мария – вышла замуж и уехала в Бахсы, родила троих детей, но в живых из них остался только один. Этим человеком и был Николай Николаевич Барашков. Таким образом, мать Барашкова и мой родной дед по матери были родными сестрой и братом. Сам Барашков приходился двоюродным братом моей матери и моим дядей.

Николай Николаевич Барашков родился в 1905 году в Танда-Бахсытском наслеге. В 1929 году вступил в партию, а уже в 1933-м, в возрасте 28 лет, возглавил Усть-Алданский райком ВКП(б). В годы войны руководил исполкомом Чурапчинского райсовета, впоследствии работал первым секретарем Мегино-Кангаласского райкома партии (1947–1952гг.), начальником отдела и секретарём обкома КПСС по сельскому хозяйству (1955–1961 гг.).

По воспоминаниям современников, Николай Николаевич был требовательным, даже жёстким руководителем, патриотом партии до мозга костей, но при этом не боялся вступать в открытое противостояние с вышестоящими чиновниками, если понимал, что их действия противоречат здравому смыслу.

Какое-то время существовало мнение о том, что Барашков был в числе инициаторов насильственного переселения чурапчинских колхозов на север, ставшего трагедией для тысяч людей. Но позже было доказано, что на самом деле Николай Николаевич наоборот являлся одним из немногих противников сумасбродного решения, принятого на уровне тогдашнего руководства республики.

С самим Барашковым мне познакомиться не довелось, так как он скончался ещё в 1961 году, когда мне было всего шесть-семь лет. Но его детей я знаю, хотя мы и не поддерживаем близких отношений.

Такова вкратце история моих родственных связей по материнской линии. Повторю, что до зрелых лет я имел весьма ограниченное представление о них.

Из воспоминаний Матвея Васильевича МУЧИНА, пенсионера, в прошлом председателя исполкома Мегино-Кангаласского райсовета, депутата Верховного Совета ЯАССР XII созыва, в 1999 – 2002 гг. – заместителя Председателя Правительства РС(Я):

Мы, учащиеся начальной школы, впервые в своей жизни увидев автомашину, ликовали от происходящего, бегом сопровождали её с двух сторон. Слава Богу, ехала она по поселку не так быстро. Мы долго любовались отпечатками колёс на снегу, старались не затоптать, чтобы этот уникальный красивый рисунок как можно дольше оставался в нашем посёлке. 

По рассказам колхозников, Николай Николаевич Барашков проводил собрание перед предстоящей зимовкой и решил много поставленных ими вопросов. Колхозники вначале немного побаивались большого тойона, но потом, услышав его выступление и исчерпывающие ответы, воочию увидев его простоту, открытость, доступность, сняли свою напряжённость и, более того, организовали охоту на зайцев. А после охоты прониклись ещё большим уважением к этому человеку.

Побывавшие на охоте говорили, что он не позволял себе никаких особых условий, наоборот все взахлёб рассказывали, как каждый раз Барашков ходил только с загонщиками, никогда не стоял в качестве поджидающего стрелка. В непролазном густом лесу шел как танк, с треском сокрушая и ломая на своем пути сучья, так как у него было неважное зрение, а сам он был очень плотным, грузным, массивным человеком небольшого роста. Несмотря на такую конституцию тела, Николай Николаевич оказался подвижным и бойким, от него исходила огромная энергия, много шутил, а говорил немножко хриплым, сипловатым голосом.

Обучаясь в старших классах, я видел Барашкова ещё дважды, когда он наведывался с командировками в наш район, будучи уже секретарем обкома партии. Впоследствии много добрых слов слышал о нём как о человеке, немало сделавшем в Мегино-Кангаласском районе по части мелиоративной работы. Наши ветераны, хорошо знавшие Барашкова, поражались его неуёмному творчеству и энергии, способности зажигать людей, умению вычленять главное из многих проблем. 

В августе 1989 года, будучи председателем Мегино-Кангаласского райисполкома, я впервые повстречал в том же своем родном Ергенняхе Егора Афанасьевича Борисова – тогдашнего председателя Чурапчинского райисполкома. В моей памяти вдруг сразу всплыли события сорокалетней давности, когда я впервые увидел Барашкова. И почему-то я невольно уподобил Егора Афанасьевича Николаю Николаевичу – и по телосложению, и по росту, в какой-то мере по лицу, даже по голосу. А потом оказалось, что я не ошибся. Что, действительно, Егор Афанасьевич находится в родственных отношениях с одним из самых известных руководителей республики 1940 – 1950-х годов. Поэтому, можно сказать, что у Егора Афанасьевича была даже генетическая предрасположенность к руководящей работе, которую он своим трудом, потом развил, и благодаря этому преуспел в государственной деятельности».

Продолжение следует...