Районное начальство понимало, какими последствиями грозит переселение колхозов. Понимало и пыталось хоть как-то помешать осуществлению этих планов. Барашков и Белолюбский предлагали отправить на рыбный промысел только трудоспособных мужчин. Но к ним не прислушались – власти требовали беспрекословного переселения всех жителей, включая детей и немощных стариков. По домам ходили специальные уполномоченные в сопровождении сотрудников милиции. С теми, кто не хотел подчиняться, разбирались, как говорится, по всей строгости закона. Тех, кто пытался скрыться, ловили. Тех, кто выражал открытый протест, быстро подводили под статью за антисоветскую деятельность. Тогда без вины пострадали многие простые люди, в том числе мой отец Афанасий Егорович, которому на момент начала переселения было всего тринадцать лет.
Афанасий Егорович Борисов (1929 - 1971)
Мой дед Егор Федотович в те годы работал на перевозке грузов в Аллах-Юньские прииски, где находился центр зарождавшейся золотой промышленности Якутии. Перевозки в Аллах-Юнь – это отдельная страница в истории нашей республики, весьма неоднозначная и, на мой взгляд, заслуживающая специального научного изучения.
Отец никогда не рассказывал нам о том, что происходило с ним в юные годы. До самой своей смерти не проронил ни слова. Но перенесённые испытания не прошли бесследно. Афанасий Егорович выглядел намного старше своих лет. Мне он, сколько я его помню, всегда казался очень пожилым, хотя с колокольни своего теперешнего возраста я понимаю, что он был совсем ещё молодым человеком.
Из воспоминаний Ивана Терентьевича НЕСТЕРОВА, коренного жителя Тёлёйского наслега (записал сын Василий в августе 2005 года):
«Мое детство прошло вместе с Борисовым Афанасием Егоровичем. Зимой вместе жили в алаасах Липпэлээх и Көбөдөөх Хомустааҕа, летом играли в летнике Толоон. Афанасий в детстве был очень подвижным, бойким, разговорчивым, при встрече всегда рассказывал новости. Иногда соседями зимовали в местности Кураанах Алаас, а как наступало тепло, переезжали на летник и помогали родителям на сенокосе.
На сайылыке собирались наши сверстники – дети Борисова Соломона, Лаврентьева–Маанымсыка, Толстоухова Байбала, Борисова Захара, приходили дети и Нестерова Петра – Кэтириис и Мотя. Играми нашими были городки, выручалочка, кидание мячиком. Иван-мастер, брат Толстоухова Байбала, мастерил для нас деревянные ружья.
В 1939 году отец Афанасия работал на перевозке грузов в Алдане и в тот год остался там. Афанасий с братом тоже отправились туда. Перед войной они ездили в Усть-Маю. В годы войны мою семью переселили в Кобяйский район.
Потом мы встретились только в 1951 году в Чурапче. Афанасий жил с отцом, работал на машинно-тракторной станции слесарем, сварщиком, вулканизатором. Я в 1947 году, повредив на комбайне правую руку, лечился в Чурапче. Бывал у Борисовых.
Афанасий часто приезжал в Тёлёй охотиться на уток и турпанов в местности Табы, на зайцев охотился тоже. В то время рыбы не было, поэтому не помню, бывали ли мы на мунха».
В 1952 году отец встретил маму. Они сыграли свадьбу летом. По обычаю организовали смотрины, один за другим гости заходили в дом, любовались невесткой, говорили о том, какая хорошая сложилась пара. Уже пожилой дед Егор, работавший сторожем в конторе «Союззолото», очень радовался за сына. По этому случаю был устроен большой праздник.
Молодые обустроили свою усадьбу на «Аргаа бас» («Западный край») – одном из девяти холмов Чурапчи, что располагается на западной стороне села. Отец перевёз туда из Тёлёя дедовский дом, в котором потом родились и выросли все мы, его дети.
Мои отец и мать были трудолюбивыми людьми, сразу обзавелись хозяйством. В 1954-м появился на свет я – первый ребёнок в молодой семье. Следующую за мной сестру отец назвал Акулиной, в честь бабушки. Дальше родились Николай, Прасковья, Дмитрий, Илья, Афанасий и самый младший Степан. Всего нас было восемь детей – шесть сыновей и две дочери.
Родители (середина 60-х годов)
В моей памяти отец остался добрым и жизнерадостным человеком. И отец, и мама вообще были оптимистами. Не помню, чтобы они плакались, отчаивались. Мама нянчилась с детьми, занималась домашним хозяйством, стояла в очередях в магазине. Как шутил отец, всю Чурапчу в день обходила по три раза. В большой зелёной кастрюле у неё варилась то зайчатина, то дичь, то караси – всё, что добывал муж. Как она успевала, не знаю. Бывало, за стол садились в несколько смен, но никто без ужина не оставался, все досыта наедались. Кто бы поздно ни пришёл в дом, ему всегда оставляли покушать.
Из воспоминаний Татьяны Васильевны ГУЛЯЕВОЙ, ветерана педагогического труда:
«Молодая супруга дяди Афони Паша была смуглая, симпатичная, ростом высокая. Она была не только красивая, но и умная, умелая быстрая хозяйка. Сейчас бы сказали, она была настоящей якутской Далбар Хотун. Когда играли уруу (свадьбу), мы, дети, по очереди сновали в дом, смотрели на нашу санас (жену старшего родственника) и выходили довольные: «Краси-и-вая!»
Молодые зажили в новом доме в западной части Чурапчи. На хозяйство, спросив разрешения у меня, отдали им мою корову. Мы с дядей Егором пригнали ее с Мээндийэ: он вел, а я погоняла. Ещё у нас были гостинцы: оладьи, масло. Потом молодым также выделили кур, поросёнка в коробке...
У Прасковьи и Афанасия сначала родился сын Гоша, затем дочь Акулина. Наконец-то дядя Егор за все потери, горести в своей судьбе, в последние годы жизни познал успокоение и радость. Успел понянчить двоих старших внуков, полюбил свою невестку, как дочку, радовался за сына Афоню. Думаю, он ушел из этой жизни вполне довольный и спокойный за родных».
Время было трудное. Но жизнь в нашем доме кипела, била ключом. Помню, что к нам приходило много гостей, останавливались и постояльцы. Почти всегда у нас жили родные отца и матери, племянники и их друзья – места хватало всем. А когда становилось тесновато, отец немного расширял наше жилище, дважды делал небольшие пристройки.
Дом, где я родился и вырос, сохранился до наших дней. Моя старшая дочь Алёна очень трепетно относится к семейной истории, организовывает там небольшой музей.
Из воспоминаний Татьяны Петровны СМИРНИКОВОЙ (ПОПОВОЙ), пенсионерки, жительницы с.Чурапча, троюродной сестры:
«Мой отец – Петр Николаевич Попов – был одним из сыновей Акулины Федотовны Поповой (Борисовой), которая приходилась родной сестрой Егору Федотовичу – дедушке Егора Афанасьевича Борисова. Мы жили в Тёлёйском наслеге, в алаасе Мээндийэ. Но мои родители поддерживали непрерывную связь с семьей Афанасия и Прасковьи Борисовых. Можно сказать, мой отец и дядя Афоня, папа Егора Афанаьевича, были как родные братья.
Помню, когда в одно лето я приехала к ним погостить, Гоша был ещё совсем маленький, едва начал ходить. Дедушка Егор был ещё жив, он был очень добрый, жил с сыном и невесткой, помогал им по-стариковски, прибирался во дворе, нянчился с внуками. Гошу дед Егор любил особенно, всегда брал его на колени, целовал в затылок и приговаривал, что его внук будет секретарем райкома. Как потом оказалось, он не ошибался.
В более старшем возрасте, во время обучения в Чурапчинской средней школе, я долго жила в доме Борисовых. Афанасий Егорович и Прасковья Ильинична привечали всех гостей, никому не отказывали. Кроме меня и пятерых своих детей, у них жили и другие родственники с дальних сёл – Пермякова Варвара, Местников Гоша, Копырин Гоша, Макаров Миша, моя сестра Татьяна Гуляева, а также моя подруга Гуляева Мотя и другие.
Афанасий Егорович очень любил меня, баловал. Наверно потому что мои родители безвременно умерли, а из семерых детей в живых осталась я одна. Помню, как он возил меня на мотоцикле в Кытаанах, на празднование ысыаха.
Раньше в деревне мы всегда ходили в торбасах из шкур. Поэтому очень запало мне в память, когда ласковая, искренняя тётя Паша купила мне, совсем ещё маленькой девочке, красные кожаные туфельки. Запах новой кожи и радость от этого подарка были ни с чем несравнимы.
Гоша был неусидчивый, шустрый и смышленый мальчик, в школе учился хорошо. Уже тогда меня удивлял. Например, как-то мы вместе отправились на ысыах. Егору Афанасьевичу тогда было лет десять-одиннадцать. На празднике один старик продавал куриные яйца, среди них попадались битые. Увидев это, Гоша подошёл к нему и попросил продать ему бракованные яйца за полцены. Видимо, уже тогда он думал, как хозяйственник, экономист».
Отец слыл охотником от Байаная, очень любил природу. Всё свободное время весной и осенью проводил на охоте, без добычи не возвращался. Командовал всеобщей осенней охотой на зайцев, это ответственное дело всегда доверяли только ему.
Афанасий Егорович был человеком компанейским, общительным, весёлым. Он не имел даже среднего образования, но при этом в нашем селе считался незаменимым работником, настоящим профессионалом, про таких людей обычно говорят – «золотые руки».
Афанасий Егорович с коллегами по "Сельхозтехнике" (в нижнем ряду справа)
Хороший механик, слесарь он к тому же освоил дефицитные тогда специальности, став одним из первых в районе сварщиков, вулканизаторов. Работа для сварщика находилась всюду. И не только на машинно-тракторной станции в Чурапчинском районном объединении «Сельхозтехника», где отец трудился на совесть много лет. Часто знакомые и друзья звали его на строительство своих домов. Никто в Чурапче не мог лучше него сварить систему отопления, и отец охотно шел навстречу всем, кто просил. Всюду брал с собой и меня. Встречая кого-нибудь из знакомых на улице, останавливался и кивал в мою сторону: «Это мой заместитель. Если что, будет вместо меня хозяином в доме, за братьями да сёстрами присматривать». Не знаю, почему он так говорил. Может, чувствовал, что его век недолог.
К тринадцати годам я уже умел довольно сносно работать с электросварочным аппаратом. Мог проводить некоторые виды сварочных работ, знал разные свойства металлов. Мне это было интересно, а главное доставляло удовольствие: я гордился и за себя, и за отца, понимая, что он может сделать то, чего не могут другие. При этом я всегда знал, что он помогал землякам совершенно бескорыстно, просто от души.
Отец с малых лет приобщил меня к охоте, к технике, к труду, но самое главное научил относиться к людям с уважением. И он, и мама всегда говорили, что нужно помогать людям, не требуя ничего взамен, потому что жизнь рано или поздно сама отблагодарит тебя. Эту истину я усвоил хорошо, а то, что родители говорили мне правду, понял, когда отца не стало.
Беда подступила нежданно. Где-то в конце апреля 1971-го, в выходной день, отец вместе с друзьями, работал на субботнике. Как обычно, помогал строить дом одному из своих товарищей. В тот день он перенес первый инсульт и упал с крыши. Но рядом были люди, ему быстро оказали медицинскую помощь и положили в больницу. Конечно, мы волновались за него. Через какое-то время отцу вроде бы стало легче, он пошел на поправку. Мать радовалась, каждый день бегала к нему в больницу, на окраину села, приносила еду. В день смерти отца она тоже спешила с полной котомкой угощений. Однако застать его живым уже не успела.
Как я отмечал раньше, отец обожал охоту. Это была его страсть. Проснувшись в теплое майское утро, он услышал выстрелы: видимо, кто-то из земляков отправился на уток. Больница располагалась неподалёку от озера. И вопреки запретам врачей, отец решил прогуляться. Он очень любил жизнь. Наверняка ему было утомительно несколько недель лежать на койке, вдали от работы, друзей и родных. Теперь трудно гадать, что было бы если... Но случилось так, как случилось. Второй удар оказался для него смертельным. Ему было всего 42 года.
Я помню потерянный взгляд матери, её слова о том, что отца больше нет. Помню, как сначала даже не понял, о чём она говорит. Помню, как долго бежал по деревне, тихо всхлипывая и стараясь не попадаться на глаза прохожим. Забежав в гущу леса, где никто не сможет увидеть и услышать меня, я бросился на холодную траву и уже не сдерживал себя. Перед глазами стоял отец – живой, улыбающийся, с задорным прищуром. Мне не хотелось верить в то, что он уже никогда не скажет утром привычного: «Тур, тоҕуйом!» (Вставай, дружок!), не обнимет меня крепко за шею, не расскажет нам своих смешных историй, которые иногда специально придумывал, чтобы позабавить малышей…
Домой я вернулся уже другим человеком. С того самого дня я стал понимать и чувствовать, что теперь роль главного мужчины в семье ложится на меня.
Из воспоминаний Дмитрия ПОПОВА, жителя Тёлёйского наслега:
«В 1970 году мы косили сено в составе звена сенокосчиков на алаасах северной стороны нашего наслега. Там я познакомился с обстоятельным, работящим пареньком, который назвался: «Я – Борисов Гоша из Чурапчи». Звеньевым у нас был Константин Константинович Максимов. Скирдовали сено на быках, вел быка Максимов Федот, он сейчас живет в нашем поселке. Гоша загружал копны сена на волокушу быка, а Константин Константинович закидывал эти копны наверх. Я обычно стоял наверху, на зароде сена.
Так на протяжении целого лета мы косили сено, переходя от одного алааса к другому. По вечерам, после отбоя, лежа в палатке, много разговаривали на разные темы. Гоша увлеченно рассказывал о войне, о ветеранах Великой Отечественной, об их воспоминаниях и героизме, о чем слышал и читал. Он был очень начитанным. Также он говорил, что занимается спортом, любит бегать на стайерские дистанции, что принимал участие в республиканских соревнованиях школьников по бегу в составе сборной района.
Расскажу эпизод, больше всего поразивший меня при общении с ним в том далеком 1970 году. 20 августа Гоша сказал, что собирается уезжать домой. А мне-то не хочется оставаться без ровесника! Говорю ему: «Школьники же работают до 25-го августа, давай ещё 5 дней вместе?». На это он ответил: «Я бы с радостью, но не могу. Надо начинать конспектировать билеты». Я был чрезвычайно удивлен тому, что Гоша уже думает о конспектировании, изучении билетов выпускных экзаменов, которые будут аж в следующем году. Этот факт мне врезался в память. Меня поразило, что он, в отличие от многих сверстников, даже работая на сенокосе, не забывал об учебе.
Ещё Гоша очень хорошо знал наши северные алаасы, в которых с детства охотился с отцом. При себе он имел сети с мелкой ячеёй на гольяна и сети на карася. И вот тогда он, будучи девятиклассником, целое лето кормил свежей рыбой сенокосчиков. Он очень любил охоту, делился с нами секретами и способами охоты на уток, рассказывал, где и как правильно это делать. Мог часами скрадывать уток, сидящих на озере, по скошенному полю, накинув на себя для маскировки обычный холщовый куль. А ведь такой вид охоты требует терпения и хладнокровия. За лето мы многому у него научились. Гоша знал те места, даже лучше, чем мы – местные. Образно говоря, вплоть до каждого пенька, знал потаённые лесные тропинки, тихие укромные озерца, где прячется утка. Конечно, охотничьим премудростям и знанию местности научил его отец».
Похороны отца оставили у меня сильное впечатление. Несмотря на распутицу и бездорожье, проститься с ним собралось столько народу, что в нашем довольно просторном дворе не хватило места. Больше всего меня поразило то, что друзья установили в Тёлёйском наслеге памятный столб в его честь. Это был неординарный поступок, потому что при советской власти памятники устанавливали только героям или партийным лидерам. А этот столб выглядел как настоящий памятник. К нему была прибита металлическая табличка со звездой, ружьем и патронташем, на которой написано «Булчут А.Е.Борисовка. Табаарыстарыттан. 1971 с.» («Охотнику А.Е. Борисову от друзей. 1971 год»).
Люди очень уважали отца. И не только за то, что он лучше всех разбирался в сложных моторах, в повадках зверей и птиц. А за то, что не озлобился после всех перенесенных невзгод и страданий, прожил хотя и короткую, но честную жизнь. За то, что при любых обстоятельствах оставался настоящим товарищем, отзывчивым человеком.
Ещё отчётливее я понял это, когда сразу после школы 17-летним пацаном пришел работать в «Сельхозтехнику». Бывшие коллеги отца, его приятели Николай Николаевич Коркин, Андрей Андреевич Попов, Егор Дмитриевич Феофанов, Семён Дмитриевич Алексеев, Фёдор Николаевич Иванов и другие говорили о нём столько душевных слов, вспоминали о том, каким авторитетным специалистом был их Афоня, с какой добротой и участием относился к своим друзьям. Эти мужики, простые работяги, горько сожалели о раннем уходе отца и во всём старались поддерживать меня. Их отеческая опека тогда давала мне дополнительные силы, уверенность, а значит, незримо отец всё-таки помогал мне.
Продолжение следует...
